Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]

— Собрать всех вместе, заманить и прихлопнуть, — задумчиво повторил царь. — Навсегда.

— Хорошо бы так, государь? — вопросительно сказал Андрей Толбузин.

— Хорошо… — кивнул Иван Васильевич и принялся задумчиво пережевывать верх гусиного пера. Молчал он минут десять, потом сломал перо и откинул в сторону: — План твой, Константин Алексеевич, кажется мне исполнимым. Что нужно тебе для него? Золото? Отряды стрелецкие? Должность в Посольском приказе?

— Золото лишним не бывает, — согласился Росин, — но в деле сем большой пользы от него не станет. Перво-наперво ты, государь, изо льва грозного и могучего трусливым и больным прикинуться должен.

— И как ты собираешься это сделать?

— Думаю, для начала надлежит послам, что в Крым и Стамбул ездят, наказать, чтобы вели себя пожалостливее, оскорбления терпели, про набеги ужасающие и разорительные плакались. Отписать королям европейским, что татары разорили вконец, что сил никаких не осталось и о помощи старательно просить, всякие блага и уступки обещая. Приюта спрашивать на случаи, коли неверные большим походом пойдут и из страны выго…

— Да как ты смеешь, боярин! — взорвался гневом опричник. — Государя нашего перед правителями европейскими опозорить хочешь?! Что они подумают?!

— Да начхать с высокой колокольни, что в этой вшивой Европе про нас думать станут, — безразлично пожал плечами Росин. — Какая разница? Нам не о них, а о себе заботиться надо.

— Европейские государи почти все родня мне кровная, — сообщил царь.

— И много пользы от той родни видеть доводилось? Хоть какую помощь они оказывали, окромя стрихнинчика, что в стакан подсыпать норовят?

— Я потомок древнего рода Рюриковичей, — поднялся со своего кресла царь. — Предкам моим сам император византийский дань платил, от имени их все пределы земные дрожали, а ты славу всю единым махом псам смердящим на потеху отдать желаешь?! Да как только ты измыслить такое посмел?!

— Я про дело думаю. Про крепость рубежей русских, про покой жителей ее. А что слова? — пожал плечами Росин. — Слова — это дым. Коли ты трус, то сколь храбрецом не называйся, отважней не станешь. А если для обмана врагов своих глупцом и трусишкой выглядеть полезней, то почему бы и нет? Что от этого в сердце твоем изменится?

— Что изменится от того, что весь мир станет считать меня трусом? — приподнял брови царь, и в серых глазах его ощутился ледяной холод.

— А какой прок от пустого хвастовства? От похвальбы и гордыни что за выгода?

— То не слова пустые! — рявкнул Толбузин. — Наш государь не раз в атаку первый мчался, жизни своей не жалея, в Казани…

Царь вскинул руку, и опричник моментально смолк.

— Скажи, Константин Алексеевич, — ласково поинтересовался русский правитель, — не спрашивала ли супруга твоя, Анастасия, про родичей своих?

— Про тех, что в заговор против тебя затевали? — глядя царю в глаза, уточнил Костя. — Нет, не спрашивала.

— Это хорошо, Константин Алексеевич, — кивнул правитель. — Потому, как после слов твоих думы всякие бродить начинают.

— Заманить и уничтожить, — повторил Росин. — Уничтожить всех и навсегда. Скажи, государь, что дороже тебе: слава твоя великая, или крепость земли русской? Стоит ли слава сломанных судеб человеческих? Позор страшнее смерти — но что, если именно им победы добиться можно? Страну спасти? Ты же правитель, царь. Подумай! Слова — пыль. Россия — вечна.

— Ступай, Константин Алексеевич, — отвернулся царь. — Боярский сын Толбузин тебя проводит. Андрей, дьяка Данилу Адашева найди и ко мне пришли. Славы мне не надо, но гибели стрельцов татарам не спущу. Пусть в новый поход готовится.

Глава 3. ЗМЕИ КРОВИ

В этот год половодье доставило обитателям усадьбы немало страха. Вода в Осколе поднялась неожиданно высоко и плескалась под самыми стенами. Но Бог миловал, и до ворот земляной крепости вешние волны не дотянулись. Второй бедой была извечная опасность татарского набега — и задолго до подхода земских сторожевых разъездов боярин Варлам выслал в еще сырую степь десяток своих оружных смердов, разбив их попарно, а сам с холопами засел возле Изюмского шляха.

Однако и эта беда обошла стороной. Сказывали потом заплаканные беглецы, что по южному берегу Сейма басурмане все-таки прошлись своей разбойничьей лапой, да местами переправились по бродам на эту сторону, попугав пахарей под Рыльском и Обоянем, но близко к Осколу не подходили, явно страшась засевших в крепости боярских детей.

Пока Батов со своими воинами сторожил границы поместья, Юля вполне успешно посадила на землю сразу семь семей, перебежавших вместе зимой из недалекого Польского королевства. В усадьбе их приняли, оставив до весны, из милости кормили без всяких спросов, а ляхи рассказывали совершенно невероятные для русских смердов ужасы про барщину по шесть дней в неделю, про то, что земли своей покидать нельзя вовсе, что шляхтич волен любой суд над пахарем чинить по своему усмотрению, и даже продать может, ако бессловесную скотину.

Как снег начал сходить, боярыня предложила всем семьям пойти в закуп на десять лет, пообещав взамен по две лошади из зимней добычи на семью, соху, земли, сколько захотят, посевное зерно, небольшой припас на первое время и три года без оброка и барщины. Ляхи согласились сразу — подобные условия показались им райскими. Особенно осознание того, что отдав долг они снова станут вольными людьми, и что дети остаются вольными несмотря на то, что родители продаются в крепость. Эмигранты даже не захотели переселяться на западный берег Оскола, на свободные государевы земли, которые Иван Васильевич дозволял распахивать любым охотникам. На вольных землях сам за себя отвечаешь. А крепостному — от опасности в усадьбе укрыться можно, при недороде или беде какой барин завсегда из закромов своих поддержит, сирот приютит, от станишников отобьет. Хороший хозяин смерда гнобить не станет, на смердах все хозяйство держится.

И бывшая член сборной Союза по стрельбе, не моргнув глазом и начисто забыв свое безупречное комсомольское прошлое, заставила новых крепостных целовать крест, что они выполнят весь уговор без утаек и хитростей.

За прошедшие годы хозяйство переселенцев из Северной Пустоши заметно окрепло, и ныне Юля уже не ходила к реке поправлять загородки верши или вынимать рыбу — подворников посылала, да мальчишек из смердов, что Мелитинии помогали. Однако это вовсе не означало, что хлопот по хозяйству стало меньше. Скорее, наоборот: для большего числа обитателей усадьбы и припасов требовалось куда как больше, скотный двор расширять пришлось, птичник отдельный рубить, погреб и ледник копать новые. Каждый день решать приходилось, чем ораву всю кормить, что себе на стол поставить. Помнить, с кого и какой оброк назначен, когда подвезут, где забрать потребуется. Она же назначала уроки крепостным смердам, распределяла на работы дворню, следила за запасами дров и хлеба, а также — за огненным припасом к пятнадцати пищалям, наконечниками для стрел, рогатин, копий и прочим оружием на случай татарской осады.